Президент Обама о будущем борьбы с терроризмом

ПРЕЗИДЕНТ: Добрый день всем. Прошу всех садиться.

Для меня большая честь снова выступать в Национальном университете обороны. Здесь, в Форт-Макнейр, американцы с 1791 года служили родине и развивали военное дело – с первых дней становления республики до нашего времени.

На протяжении более двух столетий Соединенные Штаты были верны основополагающим документам, которые определяют нашу самобытность и служат нам путеводной звездой во все времена перемен. Вопросы войны и мира тесно связаны между собой. Американцы придерживаются самых разных мнений в отношении войны. Но, помня о сражениях за нашу независимость, мы знаем, что за свободу надо платить. От Гражданской войны до нашей борьбы против нацизма, через долгие сумерки холодной войны, – поля сражений изменились, и технологии перешли на новый уровень. Но наша преданность конституционным принципам закалялась в каждой войне, и каждая война приходила к своему концу.

Падение Берлинской стены ознаменовало новый рассвет демократии за рубежом, а у нас наступило десятилетие мира и процветания. И какое-то время нам казалось, что XXI век будет мирным временем. Но затем пришло 11 сентября 2001 года, и мы получили встряску, положившую конец умиротворенности. Тысячи американцев погибли тем солнечным утром в клубах огня, металла и пепла. Началась война нового типа. На наших берегах не высаживался вражеский десант, и наши войска не были главной мишенью. Вместо этого группа террористов пришла к нам домой, чтобы убить как можно больше мирных жителей.

Так наш народ снова вступил в войну. Мы воюем уже более десяти лет. Я не буду пересказывать все события. Ясно то, что мы быстро выгнали «Аль-Каиду» из Афганистана, но затем изменили приоритеты и начали новую войну в Ираке. Это имело значительные последствия для нашей борьбы против «Аль-Каиды», нашего положения в мире, и – по сей день – для наших интересов в исключительно важном регионе.

За это время мы усилили нашу оборону – защитив потенциальные цели, повысив уровень безопасности на транспорте, дав правоохранительным органам новые инструменты для предотвращения террора. Большинство этих изменений были абсолютно рациональными. Другие причинили ряд неудобств. Но некоторые, как, например, увеличение степени надзора, вызвали нелегкие вопросы относительно баланса между нашими интересами в сфере безопасности и охраной личной жизни, которая входит в число наших ценностей. И в некоторых случаях, я полагаю, мы нарушили наши основные ценности – используя пытки при допросе противников, нарушая закон при задержании людей.

Так что после моего вступления в должность мы активизировали действия против «Аль-Каиды», но в то же время мы стремились изменить ход войны. Нашей главной мишенью стали руководители «Аль-Каиды». Мы закончили войну в Ираке и вернули домой около 150 000 солдат. Мы сменили стратегию в Афганистане и стали больше внимания уделять обучению афганских войск. Мы безоговорочно запретили пытки, подтвердили нашу приверженность гражданскому суду, приняли меры для приведения наших правил в соответствие с принципами верховенства права, а также стали более широко консультироваться с Конгрессом.

Сегодня Усама бин Ладен и большинство его главных приспешников мертвы. Соединенные Штаты больше не подвергались мощным атакам, и наша родина сейчас в большей безопасности. Все меньше наших военнослужащих несут службу в опасных местах, и в течении следующих 19 месяцев они продолжат возвращаться домой. Наши отношения с союзниками прочны, как и наше положение в мире. В общем, наши усилия дали результаты: мы ощущаем себя в большей безопасности.

Но и сейчас, не сомневайтесь, нашему народу все еще угрожают террористы. Трагические случаи от Бенгази до Бостона напоминают нам, что это так. Однако мы должны понимать, что характер угрозы изменился по сравнению с 2001 годом. После десяти лет борьбы настал подходящий момент, чтобы задать себе острые вопросы – о природе сегодняшних угроз и методах борьбы с ними.

И эти вопросы касаются каждого американца.

За последние десять лет мы потратили более триллиона долларов на войну, что раздуло дефицит бюджета и замедлило строительство нашей страны. Но значительно более серьезные жертвы ради нас понесли наши военные и их семьи. Около 7000 американцев пожертвовали жизнью. Еще больше лишились рук и ног на полях сражений или привезли тень войны с собой. Идет ли речь об использовании беспилотников или о содержании под стражей подозреваемых в терроризме, принимаемые сейчас решения определят, какую страну (и какой мир) мы оставим нашим детям.

Так что Америка находится на распутье. Мы должны определить характер и размах этой борьбы, иначе она сама определит наше будущее. Мы должны помнить предупреждение Джеймса Мэдисона: «Ни одна нация не способна сохранить свободу, без конца сражаясь». Ни я, ни какой-либо другой президент не может гарантировать полной победы над терроризмом. Мы никогда не искореним зло в сердцах некоторых людей и никогда не избавим наше открытое общество от всех опасностей. Но что мы можем и должны сделать – это разрушить сети, несущие нам прямую угрозу, и не дать утвердиться новым террористическим группам, в то же время сохраняя верность свободам и идеалам, которые мы защищаем. Для определения такой стратегии нам необходимо принимать решения, основанные не на страхе, а на мудрости, рожденной нелегким опытом. Прежде всего необходимо понять, с какой угрозой мы имеем дело сегодня.

Сегодня основная часть сил «Аль-Каиды» в Афганистане и Пакистане практически разгромлена. Оставшиеся боевики ушли в глухую оборону, думая больше о том, как им уцелеть, чем о том, как на нас нападать. За атаками в Бенгази и Бостоне стояли не они. Они не совершили ни одного успешного нападения на нашу родину с сентября 2001 года.

Вместо этого у «Аль-Каиды» возникают филиалы. От Йемена до Ирака, от Сомали до Северной Африки – сегодняшние источники опасности более рассредоточены. Наиболее активным в планировании атак против нашей родины является филиал «Аль-Каиды» на Аравийском полуострове (AQAP). И хотя ни одна его попытка не может сравниться по масштабу с событиями сентября 2001 года, они продолжают планировать теракты, такие как попытка взорвать самолет на Рождество в 2009 году.

Волнения в арабском мире также позволили экстремистам укрепиться в таких странах, как Ливия и Сирия. Но и они существенно отличаются от организаторов сентябрьской трагедии 2001 года. В некоторых случаях нам противостоят сети, спонсируемые государствами (например, «Хезболла»), которые совершают акты террора для достижения политических целей. Другие группы являются просто местными бандами или сборищами экстремистов, стремящихся к захвату территории. И хотя некоторые из них способны перерасти в угрозу для международного сообщества, большинство ограничивает свои действия страной и регионом базирования. А это означает, что мы все чаще будем сталкиваться с локальными угрозами – такими, как в Бенгази, или как на нефтяном комплексе компании BP в Алжире. Местные боевики, не имеющие особо тесной связи с региональными сетями, регулярно нападают на западных дипломатов, компании и другие легкие мишени. Они также прибегают к похищениям людей и другим преступлениям для финансирования своих операций.

И, наконец, реальная угроза исходит от радикально настроенных личностей здесь, в Соединенных Штатах. Стрельба в сикхском храме в штате Висконсин, самолетная атака на здание в Техасе, гибель 168 людей от рук экстремистов, взорвавших федеральное здание в Оклахома-сити, – в истории Америки было немало случаев насильственного экстремизма. Психически неуравновешенные личности или фанатики – зачастую граждане США или легальные резиденты – способны причинить огромный вред, особенно если их вдохновляют идеи джихада. Похоже, именно эта тяга к экстремизму привела к стрельбе в Форт-Худ и взрывам бомб во время Бостонского марафона.

Так что нынешние угрозы – это смертоносные, но ограниченные в своих возможностях филиалы «Аль-Каиды», экстремисты, угрожающие дипломатическим учреждениям и бизнесу за границей, и экстремисты на территории США. Таково будущее терроризма. Мы должны воспринимать эти угрозы серьезно и делать все, что в наших силах для борьбы с ними. Но, планируя ответные действия, мы должны понимать, что по своему масштабу эти опасности схожи с теми атаками, которые имели место до 11 сентября 2001 года.

В 1980-х годах немало американцев погибло от рук террористов: в нашем посольстве в Бейруте, на базе морских пехотинцев в Ливане, на круизном лайнере в море, на дискотеке в Берлине, на рейсе 103 авиакомпании Pan Am над Локерби. Террористы убивали американцев и в 1990-х годах: во Всемирном торговом центре, на наших военных объектах в Саудовской Аравии, в нашем посольстве в Кении. Эти атаки были жестокими и смертоносными. Теперь мы знаем, что в случае бездействия с нашей стороны их масштаб может увеличиться. Но если реагировать на них разумно и соответственно, можно не допустить, чтобы эти угрозы достигли такого накала, как накануне сентябрьских событий 2001 года.

Более того, мы должны понимать, что эти угрозы не возникают в вакууме. Проявления террора, с которыми мы сталкиваемся, большей частью (хотя и не целиком) подпитываются общей идеологией – убежденностью некоторых экстремистов, будто ислам находится в конфликте с Соединенными Штатами и с Западом, и будто атаки на западные цели, в том числе мирные, оправданы борьбой за высшие идеалы. Конечно, эта идеология основана на лжи, поскольку Соединенные Штаты не воюют с исламом. И эту идеологию отвергает подавляющее большинство мусульман, которые чаще других становятся жертвами террористических атак.

Тем не менее данная идеология продолжает существовать, и в наши дни, когда идеи и образы могут перемещаться по миру мгновенно, наш ответ терроризму не может сводиться лишь к военным действиям или охране правопорядка. Нам нужны все элементы национальной мощи для победы в борьбе интересов, борьбе идей. Так что сегодня я хочу обсудить вопрос о том, каковы компоненты такой всеобъемлющей контртеррористической стратегии.

Во-первых, мы должны окончательно разгромить «Аль-Каиду» и ее филиалы.

В Афганистане мы завершим передачу миссии обеспечения безопасности местным силам. Наши войска вернутся домой. Наша боевая миссия завершится. Мы будем продолжать сотрудничать с афганским правительством, обучая службы безопасности и помогая бороться с терроризмом. Это нужно, чтобы «Аль-Каида» никогда больше не нашла там безопасную гавань для подготовки своих атак против нас или наших союзников.

За пределами Афганистана мы не намерены вести «глобальную борьбу с террором» без границ. Вместо этого мы будем наносить систематические и целенаправленные удары по конкретным группировкам насильственных экстремистов, угрожающих Америке. Во многих случаях для этого потребуется партнерство с другими странами. Тысячи пакистанских солдат уже потеряли свои жизни в сражениях с экстремистами. В Йемене мы поддерживаем силы безопасности, отвоевывающие территории у AQAP. В Сомали мы помогли коалиции африканских стран выкорчевать повстанческую группировку «Джамаат аш-Шабааб». В Мали мы оказываем военную помощь осуществляемой под руководством Франции операции, цель которой – разбить «Аль-Каиду» в Магрибе и вернуть народу Мали возможность самостоятельно строить свое будущее.

Едва ли не самым полезным достижением нашего сотрудничества в борьбе с терроризмом является то, что мы наладили систему сбора и совместного использования разведданных, ареста и судебного преследования террористов. Благодаря этому сомалийский террорист, задержанный у берегов Йемена, сейчас находится в нью-йоркской тюрьме. Благодаря этому мы сумели вместе с европейскими союзниками предотвратить теракты в разных странах – от Дании до Германии и Великобритании. Благодаря этому разведданные, собранные совместно с Саудовской Аравией, помогли нам предотвратить взрыв транспортного самолета над Атлантическим океаном. Это по-настоящему эффективное партнерство.

Мы всегда предпочитаем задержать террориста и судить его. Но это бывает возможным далеко не всегда. «Аль-Каида» и ее филиалы пытаются закрепиться в самых отдаленных и труднодоступных мест на Земле. Они находят убежище в дальних районах, контролируемых местными племенами. Они прячутся в пещерах и за заборами. Они тренируются в безлюдных пустынях и скалистых горах.

Такие места – как, например, некоторые области Сомали и Йемена – государство зачастую контролирует лишь номинально. В других случаях у государства недостаточно возможностей или политической воли для принятия мер. Америка также не в состоянии направлять отряд специального назначения за каждым террористом. Даже когда такой вариант теоретически возможен, в некоторых местах и наши войска, и местные мирные жители подвергнутся серьезному риску. Например, речь идет о случаях, когда на территорию террористического укрепления невозможно проникнуть без стычки с местными племенами, которые не являются угрозой для нас. Есть также места, где вводом своих войск мы рискуем спровоцировать серьезный международный кризис.

Иными словами, наша операция в Пакистане против Усамы бин Ладена – это исключение из правил. В данном случае мы сознательно шли на колоссальный риск. Вероятность поимки, хотя и предпочтительная для нас, была очень мала, учитывая, что нашим людям, безусловно, будет оказано сопротивление. То, что при этом не погиб никто из мирных жителей и не завязался затяжной бой, – результат тщательного планирования и профессионализма наших спецназовцев. Кроме того, просто повезло. И, наконец, провести операцию помогла наша развитая инфраструктура в соседнем Афганистане.

Но даже в этом случае мы заплатили серьезную цену: ухудшились наши отношения с Пакистаном, граждане которого были возмущены вторжением на их территорию. Только сейчас мы начинаем понемногу восстанавливать прежние отношения с этим важным партнером.

В этом контексте Соединенные Штаты стали принимать целенаправленные меры по физическому уничтожению участников «Аль-Каиды» и ее союзников, в том числе с помощью дистанционно пилотируемых летательных аппаратов, называемых также беспилотниками или дронами.

Как и в предыдущих вооруженных конфликтах, применение новой технологии влечет за собой ряд сложных вопросов. Каковы наши мишени, и почему? Какие жертвы может понести мирное население? Не рискуем ли мы нажить новых врагов? Отвечают ли такие удары американским и международным законам? Кто несет за них ответственность? Насколько это оправдано морально? Позвольте мне ответить на эти вопросы.

Прежде всего, наши меры являются эффективными. Можете не верить мне на слово. Среди документов, собранных в логове бин Ладена, мы нашли такую запись: «Вражеские удары с воздуха лишают нас резервов. Против них взрывчатка бесполезна». То же самое подтверждается сообщениями от боевиков «Аль-Каиды». Десятки опытных командиров, инструкторов, взрывников и боевиков «Аль-Каиды» были выведены из игры именно таким способом. Были сорваны планы, угрожающие международному воздушному сообщению, транспортным системам США, европейским городам и нашим войскам в Афганистане. Попросту говоря, удары с воздуха спасают жизни.

Кроме того, действия Америки имеют под собой законные основания. На нас напали 11 сентября 2001 года. В течение недели Конгресс с удивительным единодушием дал разрешение на применение силы. Согласно законам США и международному праву, наша страна пребывает в состоянии войны с «Аль-Каидой», «Талибаном» и их союзниками. Мы воюем с организацией, которая убила бы столько американцев, сколько смогла, если бы мы ее не остановили. Другими словами, это справедливая война, она ведется пропорциональными средствами, в качестве крайней меры и в целях самозащиты.

Но сейчас, когда наша борьба вступает в новую фазу, законное право Америки на самозащиту не может служить исчерпывающим аргументом. Даже если военная тактика имеет под собой законные основания и приносит плоды, это еще не значит, что она во всех случаях оправдана и нравственна. Прогресс, принесший нам технологии, с помощью которых можно наносить удары с другого конца света, требует также немалой дисциплины для того, чтобы держать эту мощь под контролем и не допускать злоупотреблений ею. Именно поэтому в течение последних четырех лет моя администрация активно разрабатывала систему регуляторных актов и инструкций, регламентирующих применение силы против террористов и обеспечивающих надзор и подотчетность. Соответствующие положения включены в президентское политическое руководство, которое я подписал вчера.

Внутри Афганистана мы должны – и будем – продолжать поддерживать наши войска до полного завершения перехода полномочий к местным властям в конце 2014 года. Это значит, что мы продолжим наносить точечные удары по важным объектам «Аль-Каиды», а также против сил, готовящих нападения на коалицию. Но к концу 2014 года у нас больше не будет такой высокой необходимости в защите военнослужащих, и прогресс, которого мы достигли в борьбе с организационной основой «Аль-Каиды», позволит сократить нужду в применении беспилотников.

За пределами Афганистана целями наших ударов будут только «Аль-Каида» и связанные с ней силы. Но и в этом случае возможности применения беспилотников очень ограничены. Америка не будет наносить удары по отдельным террористам, если у нас есть возможность взять их в плен. Для нас всегда лучше задержать, допросить и отдать под суд. Америка не может наносить удары где угодно по своему усмотрению. Мы обязаны консультироваться с партнерами и уважать суверенитет других государств.

Америка не наносит удары для наказания отдельных лиц. Мы действуем против террористов, которые представляют долгосрочную непосредственную опасность для американского народа, исключительно в тех случаях, когда другие правительства неспособны эффективно справиться с угрозой. Прежде чем нанести удар, мы должны как можно полнее удостовериться в том, что от этого не пострадают невинные мирные граждане. Это самый важный наш критерий.

Последний момент особо важен: ведь львиная доля внутренней и зарубежной критики по поводу ударов, наносимых беспилотными аппаратами, естественным образом связана с сообщениями о жертвах среди мирного населения. Статистика правительства США и статистика неправительственных организаций, позволяющая оценить количество таких жертв, сильно расходятся. Тем не менее никто не берется оспаривать тот факт, что удары, наносимые США, приводили к жертвам среди мирного населения. Этот риск присущ любой войне. Для семей погибших мирных граждан никакие слова или юридические обоснования не могут послужить оправданием их потерь. До конца своих дней я и мои подчиненные будем помнить об этих трагических смертях. Они будут для нас таким же суровым напоминанием, как жертвы среди мирного населения, в ходе обычных боевых действий в Афганистане и Ираке.

Но как верховный главнокомандующий я обязан сравнивать эти ужасные результаты с альтернативными вариантами развития событий. Бездействие перед лицом террористов повлекло бы за собой намного более существенные жертвы среди мирного населения, не только на территории США и их заграничных представительств, но и в таких местах, как Сана, Кабул, Могадишо и так далее, где пытаются закрепиться террористы. Надо помнить, что террористы, на которых мы охотимся, привыкли наносить удары по мирному населению. По сравнению с тем, сколько мусульман погибло от их рук, любые жертвы мирного населения от ударов беспилотников покажутся незначительными. Поэтому бездействие не является для нас приемлемой альтернативой.

Когда иностранные правительства не могут или не хотят принимать эффективные меры для борьбы с терроризмом на своей территории, первая приходящая в голову альтернатива использованию беспилотных аппаратов – это применение обычных видов вооружения. Но как я уже сказал, даже ограниченные спецоперации чреваты огромным риском. Пилотируемая авиация или ракеты имеют намного меньшую точность поражения, чем беспилотные средства, поэтому они обычно приводят к гибели намного большего количества мирных жителей и вызывают большее ожесточение у местного населения. Высадка десанта на чужих территориях приводит к тому, что нас встречают как оккупантов, со всеми непредвиденными последствиями. Такие операции трудно полностью держать под контролем, и они приводят к большому количеству жертв среди мирного населения, играя на руку разжигателям конфликтов.

Поэтому было бы неправильно предполагать, что наземные операции сократят жертвы среди мирного населения или создадут нам меньше врагов среди мусульман. В результате таких операций погибло бы больше американских военнослужащих, было бы сбито больше вертолетов, накалились бы отношения с местным населением. А неизбежное в таких случаях изменение целей и задач операций в ходе их выполнения вполне могло бы приводить к эскалации конфликтов.

Бесспорно, конфликт с «Аль-Каидой», как и все вооруженные конфликты, имеет трагические последствия. Но наш подход – наносить точечные удары по лицам, желающим нам зла, а не по людям, за которыми они прячутся. Мы выбрали его, поскольку он снижает вероятность гибели невинных людей.

Результаты наших усилий нужно сравнивать с исторической статистикой последствий ввода американских войск на зарубежные враждебные территории. Во Вьетнаме война без четкой линии фронта унесла жизни сотен тысяч мирных жителей. В Ираке и Афганистане, невзирая на необычайную отвагу и дисциплинированность наших войск, счет погибших мирных граждан шел на тысячи. Поэтому ни применение обычных способов ведения боевых действий, ни бездействие в ожидании атаки не являются морально оправданными альтернативами. Такой альтернативой не может быть и надежда на работу органов правопорядка там, где не налажена эффективная работа полиции и служб безопасности (то есть, фактически, в зонах, где не действует закон).

Это не значит, что такой подход не связан с рисками. Любая наша иностранная военная операция может настроить против нас местное население и общественное мнение в других странах. Кроме того, наши законы ограничивают полномочия президента даже в военное время, а я принес присягу защищать Конституцию Соединенных Штатов. Высокая точность беспилотников и необходимый уровень секретности, обычный для таких операций, могут загородить правительство от контроля общественности, неизбежного при развертывании войск. Президент и его команда могут поддаться искушению рассматривать беспилотники как панацею в борьбе с терроризмом.

По этой причине я настоял на том, что любые летальные операции нуждаются в строгом надзоре. После моего вступления в должность моя администрация стала докладывать обо всех таких ударах за пределами Ирака и Афганистана соответствующим комитетам Конгресса. Повторю еще раз: Конгресс не только уполномочил нас применять силу, но и получает информацию отдельно о каждом наносимом ударе. О каждом. Это было сделано и тогда, когда нашей мишенью стал гражданин США Анвар Авлаки, руководитель сети внешних операций AQAP.

На этой неделе я разрешил рассекретить эту операцию и операции, повлекшие смерть трех других американцев от ударов беспилотников. Это обеспечит прозрачность и позволит открыто обсудить данную проблему, а также опровергнуть некоторые беспочвенные утверждения, которые мы слышим. Лично я не считаю конституционным целенаправленное убийство правительством граждан США, будь то с помощью беспилотника или выстрелом из винтовки, без соблюдения должной процедуры. Кроме того, ни один президент не должен отдавать приказ на применение боевых беспилотников на территории США.

Но когда американский гражданин отправляется за границу, чтобы вести войну против Америки, когда он замышляет убийство своих сограждан, и при этом ни правительство Соединенных Штатов, ни наши союзники не имеют возможности арестовать его, чтобы помешать исполнению его преступных замыслов, тогда факт гражданства больше не может служить защитой. Ведь закон не защищает снайпера, стреляющего в мирных граждан, от полицейской пули.

Именно таким преступником был Анвар Авлаки, задавшийся целью убивать. В 2010 году он участвовал в подготовке взрыва бомб на двух транспортных самолетах, направлявшихся в США. Он участвовал в планировании взрыва авиалайнера в 2009 году. Когда «рождественский террорист» Фарук Абдулмуталлаб посетил Йемен в 2009 году, Авлаки встретил его, благословил на самоубийственный теракт и помог записать видеоролик, в котором террорист провозглашал себя мучеником. Авлаки велел Абдулмуталлабу взорвать самолет над территорией США. Я предпочел бы арестовать Авлаки и отдать его под суд до того, как он осуществит свой злодейский план. Но это было невозможным. Как президент я нарушил бы свой долг, если бы не отдал приказ нанести удар, который уничтожил его.

Конечно, атаки, нацеленные на американских граждан, вызывают намного больше вопросов о конституционности, чем другие операции. Поэтому моя администрация передала информацию об Авлаки в Министерство юстиции за несколько месяцев до его уничтожения. Кроме того, перед проведением операции о ней был проинформирован Конгресс. Но строгие требования, выдвигаемые к летальным операциям, распространяются на всех террористов вне зависимости от того, являются ли они гражданами США. В основу этих требований положен принцип высшей ценности каждой человеческой жизни. Наряду с решениями о военных операциях, в которых могут пострадать наши военнослужащие, принятие решений о применении силы к отдельным личностям или группам, даже если речь идет о заклятых врагах США, – это самая трудная из моих обязанностей на посту президента. Но эти решения должны приниматься: ведь я отвечаю за защиту американского народа.

Говоря о будущих планах, я попросил мою администрацию рассмотреть предложения по расширению надзора над летальными акциями за пределами зон военных действий сверх нашей отчетности перед Конгрессом. У каждого варианта есть теоретические преимущества, но их практическое осуществление затруднительно. Например, создание специального суда, который будет давать оценку и разрешение на летальную акцию, выгодно тем, что вовлекает в процесс третью ветвь власти. При этом, однако, возникают серьезные конституционные сомнения по поводу полномочий президента и судебной власти. Предлагался и другой вариант: создать независимый надзорный орган внутри исполнительной власти. Это позволит избежать указанных проблем, однако грозит введением дополнительного уровня бюрократии, который затруднит принятие решений в вопросах национальной безопасности, и при этом отнюдь не повысит доверие общества к надежности процесса. Тем не менее, невзирая на эти сложности, я рассчитываю на активное сотрудничество с Конгрессом при рассмотрении этих и других предложений по расширению надзора.

Вместе с тем я убежден, что применение силы должно рассматриваться в рамках более широкой дискуссии о комплексной стратегии борьбы против терроризма. Ведь хотя мы и говорим о применении силы, сама по себе она не способна обеспечить нашу безопасность. Мы не можем применять силу везде, где пустила корни радикальная идеология. Без стратегии, позволяющей дотянуться до истоков терроризма, любая перманентная война, какими бы средствами она ни велась, будь то беспилотники, отряды спецназа или введение войск, будет обречена на провал и приведет к нежелательным последствиям для нашей страны.

Поэтому следующий элемент нашей стратегии предполагает работу над ликвидацией неудовлетворенности и конфликтов, подпитывающих экстремизм от Северной Африки до Южной Азии. Как мы узнали за прошедшее десятилетие, это дело чрезвычайно сложное. Мы не должны ожидать, что сможем одним махом решить такие застарелые проблемы, как бедность и межконфессиональная ненависть. Более того, нет двух абсолютно одинаковых стран, и некоторым государствам предстоит пройти через период хаоса на пути к улучшениям. Но наша безопасность и наши ценности требуют, чтобы мы, по крайней мере, попытались.

Это значит, что мы должны терпеливо поддерживать переход к демократии в таких странах, как Египет, Тунис и Ливия. Ведь возможность мирно реализовать индивидуальные чаяния послужит противовесом призывам к насильственному экстремизму. Мы должны поддерживать оппозицию в Сирии, изолируя экстремистские фракции: свержение тирана не должно стать началом тирании терроризма. Мы активно работаем над установлением мира между израильтянами и палестинцами, потому что это правильно и потому что такой мир помог бы изменить умонастроения в регионе. Мы также должны помогать другим странам развивать свою экономику, систему образования и предпринимательство: ведь лидерство Америки всегда было обеспечивалось нашим умением отвечать на людские надежды, а не только на опасения.

Успех на этих фронтах требует не только постоянных усилий, но и ресурсов. Я понимаю, что помощь зарубежным странам – одна из наименее популярных статей расходов. Тут, судя по результатам опросов, демократы единодушны с республиканцами – и это при том, что эти расходы составляют менее одного процента федерального бюджета. Хотя если поспрашивать на улицах, можно услышать цифру в 25 процентов. Менее одного процента! Все равно, никому это не нравится. Тем не менее нельзя рассматривать иностранную помощь как благотворительность. Это важная составляющая нашей национальной безопасности. Это также одна из важных составляющих любой разумной долгосрочной стратегии по борьбе с экстремизмом.

Кроме того, международная помощь составляет лишь ничтожную долю наших расходов на войны, которые можно было бы предотвратить, оказывая помощь зарубежным странам. За те деньги, которые мы тратили за один месяц в Ираке в разгар войны, мы могли бы обучать сотрудников служб безопасности в Ливии, поддерживать мир между Израилем и его соседями, вести борьбу с голодом в Йемене, строить школы в Пакистане, а также наращивать арсенал доброй воли, который не выпустил бы экстремистов за пределы маргинальных групп. Это должно быть частью нашей стратегии.

Помимо этого, Америка не может вести эту работу без помощи дипломатов, несущих службу в местах повышенной опасности. За прошедшее десятилетие мы укрепили безопасность наших посольств. Я выполню все рекомендации комиссии по расследованию нападений, которая обнаружила недопустимые недоработки в обеспечении безопасности посольства в Бенгази. Я призвал Конгресс обеспечить полное финансирование мер по повышению безопасности и укреплению охраны наших объектов, улучшению эффективности разведки и ускорению реагирования вооруженных сил на возможные кризисы.

Но даже приняв такие меры, мы не сможем устранить ряд остаточных рисков для наших дипломатов. Это цена, которую мы вынуждены платить за то, чтобы оставаться самой мощной в мире державой, особенно в свете перемен, которые переживает весь арабский мир. Пытаясь найти компромисс между безопасностью и активной дипломатией, я твердо убежден: уход из проблемных регионов в долгосрочной перспективе только усилит опасности, с которыми мы сталкиваемся. Поэтому мы должны быть признательны дипломатам, самоотверженно несущим службу в «горячих точках».

Целенаправленные операции против террористов, эффективные партнерства, дипломатический диалог и международная помощь – вот составляющие комплексной стратегии, которая поможет нам значительно снизить риски масштабных атак на территории США и уменьшить угрозы, которым подвергаются американцы за пределами страны. Но, защищаясь от внешних опасностей, мы не вправе игнорировать проблему терроризма внутри страны.

Как я уже упоминал, эта угроза не нова. Но современные технологии, в частности, интернет, делают ее более актуальной и, в некоторых случаях, более смертоносной. Сегодня можно стать объектом пропаганды ненависти, выбрать для себя насильственный путь и даже научиться убивать, не выходя из дома. Чтобы отреагировать на эту угрозу, два года назад моя администрация провела комплексное исследование и обратилась за содействием к правоохранительным органам.

Лучший способ противодействовать экстремизму, к которому подстрекают сторонники воинствующего джихада, – это наладить взаимодействие с сообществом американских мусульман, которое последовательно отвергает терроризм. Это поможет своевременно выявлять признаки радикализации и работать в партнерстве с правоохранительными органами на этапе, когда человек начинает склоняться к насилию. Такие партнерства возможны лишь в том случае, если мы признаем мусульман полноправными членами американской семьи. Собственно говоря, успехи американцев-мусульман и наша решимость защищать их от любых попыток ущемить их гражданские свободы – лучший способ опровергнуть измышления, будто мы воюем с исламом.

Противодействие местным злоумышленникам связано с особыми трудностями: ведь мы так гордимся гражданскими свободами, которыми пользуются все, кто проживает в США. Поэтому мы и дальше будем искать баланс между безопасностью и защитой гражданских свобод, лежащих в основе американских ценностей. Это значит, что полномочия правоохранительных органов должны быть пересмотрены. С одной стороны, они должны иметь возможность перехватывать данные, которыми злоумышленники обмениваются с помощью новых технологий. С другой – злоупотребления и нарушения конфиденциальности являются недопустимыми.

Это значит, что даже после бостонских событий мы не будем депортировать людей или бросать их за решетку без достаточных доказательств их вины. Это значит, что мы будем применять разумные ограничения в отношении инструментов, с помощью которых правительство защищает секретную информацию (например, это касается доктрины государственной тайны). Наконец, это значит, что подобные вопросы будет курировать наделенная широкими полномочиями комиссия по охране приватности и гражданских свобод, которая будет привлекаться в случае конфликта между интересами борьбы с терроризмом и нашими ценностями.

Расследование утечек информации о национальной безопасности, проведенное Министерством юстиции США, – недавний пример трудностей, связанных с поиском баланса между безопасностью и открытостью общества. Как верховный главнокомандующий я убежден, что информация, от которой зависит успех наших операций и безопасность личного состава, должна оставаться секретной. Для этого мы должны предусмотреть серьезные наказания для тех, кто нарушает закон и разглашает секретную информацию вопреки взятым на себя обязательствам. Но не менее важна для нашей демократии свободная пресса. Это делает нас теми, кто мы есть. И меня тревожит, что расследование утечек данных может оказать сдерживающий эффект на журналистов, добивающихся подотчетности правительства.

Журналисты не должны бояться юридических преследований за то, что они выполняют свою работу. Мы должны сосредоточить внимание на преступниках, нарушающих закон. Поэтому я призвал Конгресс принять закон о защите СМИ от возможного превышения полномочий со стороны правительства. Я обсуждал эти вопросы и с генеральным прокурором, который разделяет мое беспокойство. Поэтому он согласился пересмотреть существующие инструкции Министерства юстиции, регламентирующие расследования, в которых фигурируют журналисты. Он также проведет совещание с представителями ряда медийных организаций, чтобы узнать их мнение по этому поводу. К 12 июля генеральный прокурор доложит мне о проделанной работе.

Все эти проблемы напоминают нам о том, что решения по проблемам войны могут повлиять – порой неожиданно – на ту открытость и свободу, от которых зависит наш образ жизни. Поэтому я намерен поднять перед Конгрессом вопрос о пересмотре предоставленного ранее разрешения на применение военной силы (AUMF). Мы должны найти способ эффективной борьбы с терроризмом, при котором Америке не придется все время жить в режиме военного времени.

Разрешение на применение военной силы остается в силе уже почти 12 лет. Война в Афганистане подходит к концу. Основные силы «Аль-Каиды» обескровлены. Нам еще противостоят отдельные группировки, такие как AQAP. Но те банды, которые в будущем могут заявить о своей связи с «Аль-Каидой», не обязательно будут представлять реальную угрозу для США. Если мы не будем дисциплинированно контролировать наши мысли, решения и действия, мы рискуем быть втянутыми в другие ненужные нам войны. Существует также риск того, что президенты и далее будут пользоваться чересчур широкими полномочиями, более подходящими для традиционных вооруженных конфликтов между государствами.

Поэтому я надеюсь, что Конгресс и американский народ совместно пересмотрят, а затем и отменят мандат на применение военной силы (AUMF). Я не стану подписывать никаких законопроектов, расширяющих этот мандат. Мы и далее должны систематически прилагать усилия для уничтожения террористических организаций. Но эта война, как и все другие войны, должна закончиться. Этому учит нас история. Этого требует наша демократия.

В связи с этим коснусь последнего вопроса: о содержании под стражей лиц, подозреваемых в террористической деятельности. Повторю еще раз: как правило, США предпочитают арестовывать таких лиц. Арестованные подвергаются допросу. И если есть основания отдать подозреваемого под суд, мы решаем, будет ли его дело рассматривать гражданский суд или военный трибунал.

За прошедшее десятилетие большинство из задержанных нашими военными были взяты в плен на поле боя. По завершении войны в Ираке мы передали иракцам тысячи пленных. В Афганистане мы передали места содержания заключенных под юрисдикцию местных властей в рамках процесса восстановления государственного суверенитета этой страны. Таким образом, мы прекратили захват пленных по законам военного времени, и мы намерены использовать все возможности для того, чтобы террористы были отданы под суд.

Примером грубого нарушения этого испытанного подхода является место содержания заключенных в Гуантанамо. Исходная предпосылка для открытия этого объекта – невозможность для заключенных обжаловать свое содержание под стражей – была признана неконституционной пять лет назад. С тех пор объект в Гуантанамо стал для всего мира символом того, что Америка нарушает верховенство права. Наши союзники нередко воздерживаются от сотрудничества, если полагают, что террорист может попасть в Гуантанамо.

В период сокращения бюджетных ассигнований мы каждый год тратим 150 млн. долларов на содержание 166 заключенных – почти по миллиону на каждого. По оценкам Министерства обороны, нам нужно потратить еще 200 млн. для продолжения работы объекта. Напомню, что в то же самое время мы урезаем финансирование образования и научных исследований в США, а в Пентагоне происходят сокращения штатов и бюджета.

Как президент я пытался закрыть объект в Гуантанамо. Я добился перевода 67 заключенных в другие страны, но затем Конгресс наложил ограничения, не допускающие ни перевод арестованных в другие государства, ни их содержание под стражей на территории США.

Эти ограничения бессмысленны. Напомню, в период президентства Джорджа Буша около 530 заключенных были переведены из Гуантанамо при поддержке Конгресса. Когда я вел свою первую кампанию за избрание президентом, Джон Маккейн тоже выступал за закрытие объекта в Гуантанамо, – в этом вопросе обе партии были единодушны. Никому и никогда еще не удавалось сбежать из наших тюрем строгого режима или военных тюрем на территории США. Наши суды приговорили к заключению сотни людей за терроризм или связанные с ним преступления. Некоторые из этих осужденных намного более опасны, чем большинство заключенных Гуантанамо. Тем не менее они содержатся в американских тюрьмах.

С учетом того, что моя администрация неустанно преследует лидеров «Аль-Каиды», я вижу в действиях Конгресса, не дающего закрыть объект, который вообще не следовало открывать, исключительно политическую подоплеку. (Аплодисменты.)

ЖЕНЩИНА В ЗАЛЕ: Простите, господин президент...

ПРЕЗИДЕНТ: Итак... Мадам, позвольте мне закончить. Итак, сегодня я в очередной раз...

ЖЕНЩИНА В ЗАЛЕ: Сто два человека объявило голодовку! Они потеряли надежду!

ПРЕЗИДЕНТ: Я об этом буду говорить, мэм. Но позвольте мне продолжить. Я об этом буду говорить.

ЖЕНЩИНА В ЗАЛЕ: Вы – верховный главнокомандующий...

ПРЕЗИДЕНТ: Я об этом буду говорить.

ЖЕНЩИНА В ЗАЛЕ: Закройте тюрьму в Гуантанамо!

ПРЕЗИДЕНТ: Мэм, прошу вас, позвольте мне продолжить.

ЖЕНЩИНА В ЗАЛЕ: Там сидят заключенные...

ПРЕЗИДЕНТ: Пожалуйста, вернитесь на свое место, и я подробно расскажу, как будет решаться этот вопрос.

ЖЕНЩИНА В ЗАЛЕ: Среди них пятьдесят семь йеменцев.

ПРЕЗИДЕНТ: Спасибо, мэм. Спасибо. (Аплодисменты.) Большое спасибо. А теперь, с вашего позволения, я закончу свою мысль.

Сегодня я в очередной раз призываю Конгресс снять ограничения на перевод заключенных из Гуантанамо. (Аплодисменты.)

Я попросил Министерство обороны выбрать объект на территории США, где мы сможем проводить военные трибуналы. Я назначаю нового старшего представителя при Государственном департаменте и Министерстве обороны США. Его единственной задачей будет обеспечение перевод заключенных в другие страны.

Я отменяю мораторий на перевод заключенных в Йемен. Мы сможем рассмотреть их дела одно за другим. Мы приложим все усилия, чтобы перевести в другие страны заключенных по получении разрешения.

ЖЕНЩИНА В ЗАЛЕ: ...заключенных сейчас. Освободите их сегодня!

ПРЕЗИДЕНТ: По мере возможности мы будем судить террористов как судом общей юрисдикции, так и военным судом. Мы обеспечим рассмотрение дела для каждого заключенного.

ЖЕНЩИНА В ЗАЛЕ: Это необходимо!

ПРЕЗИДЕНТ: Мэм, пожалуйста, позвольте мне закончить. Позвольте мне закончить мысль. Свобода слова значит, что вам можно говорить, но это также значит, что вы слушаете, а я говорю. (Аплодисменты.)

Однако даже после принятия этих мер перед нами останется одна проблема: как поступить с заключенными в Гуантанамо, которые, как нам доподлинно известно, участвовали в планировании или осуществлении атак, но которых нельзя отдать под суд (например, потому, что некоторые доказательства нельзя использовать или нельзя предъявить в суде). Но когда мы начнем работать над закрытием объекта в Гуантанамо, я убежден, что мы сможем решить и эту проблему, не нарушая принцип верховенства права.

Я знаю, что политика – игра с жесткими правилами. Но окончательный вердикт об этом аспекте борьбы с терроризмом вынесет история, и она же осудит тех из нас, кто не сумел закончить ее. Можно ли себе представить, что через 10 или 20 лет США по-прежнему будут удерживать под стражей людей без предъявления обвинений, на территории, которая не является частью нашей страны? Взгляните на сегодняшнюю ситуацию, когда мы принудительно кормим заключенных, объявивших голодовку. Я не осуждаю девушку, прервавшую меня, ведь этот вопрос волнует многих. Можно ли нам так поступать? Такого ли будущего хотели отцы-основатели нашей нации? Неужели такую Америку мы хотим оставить нашим детям? Наше чувство справедливости сильнее этого.

Наши суды осудили немало террористов. В их числе Умар Фарук Абдулмуталлаб, который пытался взорвать самолет над Детройтом, и Файсал Шахзад, заложивший бомбу в автомобиле на Таймс-сквер. Суд будет рассматривать и дело Джохара Царнаева, которого обвиняют в организации теракта на Бостонском марафоне. Ричард Рид, «террорист с бомбой в ботинке», отбывает пожизненное заключение в тюрьме особо строго режима в США. Вынося Риду приговор, судья Уильям Янг сказал: «Наше обращение с вами – мерило наших собственных свобод».

ЖЕНЩИНА В ЗАЛЕ: А как насчет Абдулмуталлаба? Арест шестнадцатилетнего парня – можно ли так обращаться с шестнадцатилетними? (Неразборчиво.) Вы можете отобрать у ЦРУ беспилотники? Вы можете прекратить удары и перестать убивать людей только по подозрению?

ПРЕЗИДЕНТ: Мы рассмотрим этот вопрос, мэм.

ЖЕНЩИНА В ЗАЛЕ: Тысячи мусульман были убиты... Как вы компенсируете утраты невинным семьям? Это повысит нашу безопасность здесь! Я люблю свою страну! Я люблю… (Неразборчиво.)

ПРЕЗИДЕНТ: Ну что ж, придется мне отойти от заготовленного текста. (Смех, аплодисменты.) К такому голосу, как у этой женщины, надо прислушаться. (Аплодисменты.) Конечно, я не согласен с большинством сказанного ею. Но и она не слышала многое из того, что сказал я. Но это серьезные вопросы, и мы не должны их обходить.

Когда судья приговорил Рида, «террориста с бомбой в ботинке», он указал на американский флаг, висящий в зале суда. «Этот флаг, – сказал он, – будет развеваться и тогда, когда сегодняшние события будут преданы забвению. Этот флаг по-прежнему символизирует свободу».

Мы в Америке знавали опасности куда страшнее, чем «Аль-Каида». Но, храня верность нашим основополагающим ценностям, руководствуясь Конституцией как путеводной звездой, мы победили рабство, пережили Гражданскую войну, нацизм и коммунизм. За те несколько лет, что я нахожусь на посту президента, я видел, как американский народ пережил болезненную рецессию, эпидемию расстрелов людей в общественных местах, ряд природных катастроф, таких как торнадо, опустошившие недавно Оклахому. Это были трагические события, потрясшие наше общество до основания. Но американский народ отличается стойкостью к невзгодам. Эти события не смогли сломать нас.

Я вспоминаю, что сказала Лорен Мэннинг, пережившая 11 сентября. У нее были тяжелые ожоги 80% кожи. Ее слова звучали так: «Мне с этим жить. Я перевяжу раны и пойду дальше».

Я вспоминаю жителей Нью-Йорка, заполонивших Таймс-сквер на следующий день после попытки взрыва бомбы в автомобиле, словно ничего не случилось.

Я вспоминаю гордых родителей пакистанского происхождения, которые, узнав о приглашении их дочери в Белый дом, написали нам следующие строки: «Мы научили нашу дочь, американку-мусульманку, не стесняться мечтать и никогда не опускать руки, если хочешь чего-то добиться».

Я вспоминаю обо всех раненых бойцах, учащихся жить по-новому и помогающих другим ветеранам найти работу.

Я вспоминаю о бегуне, решившем участвовать в Бостонском марафоне в 2014 году, который сказал: «В следующем году будет бежать еще больше людей. С нашей решимостью лучше не шутить».

Вот кто такие американцы – решительные люди, с которыми лучше не шутить. Но теперь нам нужна стратегия и политика, отражающие нашу стойкость.

Наша победа над терроризмом не ознаменуется церемонией капитуляции на военном корабле или сносом статуи тирана. В нашей победе мы убедимся, глядя на родителей, которые ведут детей в школу, на иммигрантов, приезжающих к нам в поисках счастья, на болельщиков, подбадривающих свою команду, на ветерана, начинающего свой бизнес, на оживленную толпу на улице, на гражданку, смело высказывающую свое недовольство в лицо президенту.

Спокойная решимость, сила характера, чувство локтя, бесстрашие – вот наш щит и наш меч. Сотрутся из памяти мира адепты насилия, жестокие тираны, злобные безумцы и безжалостные демагоги. А флаг Соединенных Штатов Америки по-прежнему будет развиваться всюду – над кладбищами в маленьких городках, и над национальными мемориалами, и над нашими форпостами на дальних рубежах. И этот флаг будет по-прежнему символизировать свободу.

Большое спасибо всем! Да благословит вас Бог. Да благословит Бог Соединенные Штаты Америки. (Аплодисменты.)