Патриотизм против национализма

По случаю 100-летия Первой мировой войны президент Эммануэль Макрон показал отличие между патриотизмом и национализмом.

В присутствии 72 глав государств и правительств, в том числе своего американского коллеги Дональда Трампа, а также нескольких других, которые считают себя „националистами”, президент Франции заявил: „Патриотизм – это полная противоположность национализма. Национализм – это предательство” [1].

Опустим здесь эту особенность, состоящую в том, что приглашают союзников на мирное собрание, размещают их на трибуне, не давая им возможности покинуть её, а затем оскорбляют их.

Историки согласны с тем, что война 1914-1918 гг. была вызвана не солдатским национализмом, а соперничеством различных империй той эпохи. Многие выжившие поняли, что их лидеры манипулировали ими, чтобы они хотели служить их интересам. Поэтому те, которые выжили осудили отнюдь не концепцию нации, а то, что сделала пропаганда [отдельных стран], чтобы привести к войне.

Патриотизм

Патриотизм относится к чувству родовой принадлежности. Все мы – дети своих родителей, которые, в свою очередь, являются детьми своих, и так далее. Мы чувствуем себя должниками наших предков и защищаем их наследие. Если мы воспринимаем наших предков как людей, которые нас воспитывали, а не как наших биологических репродукторов, то эта концепция универсальная. Гендерные различия тоже не имеют значения в этом случае. На французском языке Родина ничем не отличается от Матери-Родины.

Национализм

Между тем, национализм относится к той же биологической сфере, к факту обладания одной и той же матери. Этимологически, народ происходит от латинского „nascere” (родиться). Термин подчеркивает существование общих символов. В большинстве древних цивилизаций нация выделялась как сообщество своих членов благодаря одному и тому же культу.

В средние века на европейском континенте был создан один народ – христианский. С момента возникновения деления на протестантов и католиков – и наступающих за этим разделением войн – народы разделились на протестантские и католические по принципу: „чья страна, того и религия” („cuius regio eius religio”). Затем государство постепенно превратило религию в общегосударственную черту, цементирующую нацию, что позволило на религиозную свободу в рамках отдельных народов.

Однако, общество, признающее свободу вероисповедания, не может утверждать, что его король является законом Божьим [монархом, имеющим власть, дарованную ему Богом – прим. пер.]. Французская революция установила принцип, что политическая власть, желающая быть законной, должна быть выбрана народом.

Народ: „Юридическое лицо, состоящeе из совокупности людей, составляющих государство”.
Арестованный король Людовик XVI, 23 июля 1789 года.

„Источником суверенной власти является нация. Никакие учреждения, ни один индивид не могут обладать властью, которая не исходит явно от нации.”
Статья 3 Декларации прав человека и гражданина от 26 августа 1789 года. [2]

Это определение нации сегодня почти универсально, за исключением англосаксонской политической мысли и исламистской идеологии. Принадлежать к одной нации – это значит применять общее право, которое является законом только потому, что мы вместе признаём ту же самую власть.

Напротив, исламская идеология (религия братства Братьев мусульман и джихадистов) повторяет средневековое определение: только религия определяет нацию. То есть, существует Исламское государство, а не государство [национальное].

В то время, англосаксы ссылаются на дореволюционное определение. Для них нация – это политически организованная группа людей с общим происхождением, языком, обычаями и нравaми.

„Nation : A large group of people having a common origin, language, and tradition and usu. constituting a political entity.” („Нация – большая группа людей, имеющих общее происхождение, язык, традиции и составляющих обычно политический субъект.”)
Black’s Law Dictionary (Юридический словарь Блэка, изд. 2014).

Именно этническое определение нации оправдывает продолжение колониальной стратегии „разделяй и властвуй” (divide et impera), что можно увидеть на карте „расширенного Ближнего востока” штаба США, опубликованной полковником Ральфом Питерсом, и в ее обновленной версии, опубликованной миссис Робин Райт. [3]

Короче говоря, если патриотизм является универсальным, то национализм не до конца, ибо до настоящего времени англосаксы и Братья-мусульмане не признают его – в отличие от остального человечества.

Войны, наблюдаемые теми, кто о них решает

Имея уже определения этих терминов и сознавая, что комбатанты Первой мировой войны старались быть патриотами и националистами, вернёмся к словам г-на Макрона: „Патриотизм – это полная противоположность национализма. Национализм – это предательство”.

Строго говоря, это предложение не имеет смысла, потому что нет оппозиции между патриотизмом (защищать то, что передали нам наши предки) и национализмом (выбирать своих лидеров и подчиняться общему закону).

Ещё не так давно французская колониальная партия также поощряла патриотизм и выборочно осуждала национализм. Считалось хорошим, что тонкинцы гордятся своими предками, но уже не то, что они заявляют себя вьетнамцами, и, особенно, не-французами. Осуждение национализма других было методом запрета им распоряжаться собой.

Когда римский дипломат Ромен Гари [наст. Роман Лейбович Кацев – прим. пер.] противопоставил патриотизм национализму, он определенно отличился от своих предшественников, уточнив, что он не имел в виду национализм в общем смысле, только [в виде] шовинизма, „ненависти к другим”. [4]

В ходе избирательной кампании г-н Макрон утверждал, что нет французской культуры, есть только культура во Франции. Поэтому он осуждал патриотизм. Его мышление в этом вопросе изменилось, что также помогло ему в осуществлении власти.

Несколько недель назад президент Франции упомянул о „националистической проказе”. Если сегодня он еще более осуждает национализм, это вовсе не во имя своего т. н. обратного патриотизма, а из-за необходимости изменения масштаба.

Уже его предшественник Франсуа Миттеран, сказал Европейскому Парламенту, что „Национализм – это война!”. Он так сказал, чтобы осудить непрекращающиеся внутриевропейские войны (на протяжении своей истории Франция сражалась со всеми европейскими государствами, за исключением Дании) – и чтобы готовить европейское федеральное правительство.

Этот проект, который был подготовлен Вальтером Халльштейном, специальным советником Адольфа Гитлера, а затем первым председателем Европейской комиссии [в 1958-1967 гг.] – никогда не увидел дневного света. Кажется, что нельзя задушить европейские национализмы, чтобы заменить их новым национализмом в гораздо большем масштабе.

Жак Аттали, советник Миттерана и наставник Макрона, предпочёл бы „глобальное правительство”. Идея та же самая: объединяя всё больше и больше, мы освободим себя от войн. Но на этот раз она относится не только к европейцам, но и ко всем людям, в том числе и к тем, которые ничего не просят.

Оказывается, что войны существовали ещё до появления народов, а сами народы являются в настоящее время единственными организациями, которые позволяют людям выбирать свою судьбу. Проблемой народов не является масштаб, в котором они реализуют свою суверенную власть, но поведение возможности осуществлять её.

[Отнятие народом суверенной власти –] Это была именно главная причина Первой мировой войны. Можно даже сказать об этой войне – как и о войне в Корее (даже после прекращения огня), в Ираке или в Сирии – что „война – это антинационализм”.