Брексит, ЕС и демократия

Во время распада СССР Франция и Германия пытались сохранить своё место в мире, решая проблему своих границ с американским гигантом. Они намерены воссоединить обе Германии и вместе создать единую наднациональную структуру – Европейский союз. Обладая опытом межгосударственного сотрудничества, они сочли возможным выстроить наднациональную структуру, несмотря на запрет госсекретаря Джеймса Бейкера по принудительному расширению на Восток.

При заключении Маастрихтского договора голлисты противопоставляют «суверенизму» «европейский супернационализм». Решение национальных проблем они отдают на откуп народам, а общеевропейских - бюрократам. Для того, чтобы сломить их сопротивление, президент Франции Франсуа Миттеран и канцлер Германии Гельмут Коль начинают с того, что соединяют демократический суверенизм (власть принадлежит народу) с националистическим суверенизмом (демократическая власть осуществляется нацией). Затем они приравнивают любую форму «суверенизма» к «шовинизму» (признаётся полезным всё, что способствует национальным интересам, и отвергается всё, что им враждебно).

В итоге, договор был принят, и этим осуществлён переход от системы межгосударственного сотрудничества (Европейское экономическое сообщество) к наднациональной структуре – Европейскому союзу, хотя никакой «европейской нации» не существовало.

Одновременно, чтобы приспособить национализм к войнам и заметать следы антироссийской шовинистической политики, начинается переписывание истории. Франция и Германия создают совместный телеканал Arte, программы которого должны представлять нацизм и советизм как два тоталитарных режима, вытекающих из одного и того же национализма. Немецкий национализм уподобляется нацистскому расизму (хотя он несовместим с германской национальной идеей, сформированной благодаря общему языку и не принадлежащей какой-либо расе). Все следы усилий СССР по укреплению антигитлеровского альянса уничтожаются. Искажаются смыслы Мюнхенского договора и пакта Риббентропа-Молотова [1].

Тридцать лет спустя институты власти, установленные для 6 стран и расширенные до 12, становятся неуправляемыми для 28, как это было предвосхищено Соединёнными Штатами. Европейский союз становится экономическим гигантом, но европейская нация так и не сформировалась. Народы Европы лишаются демократического суверенитета, их страны теряют национальный суверенитет, а общей политической амбиции у них как не было, так и нет.

Достаточно спросить у любого воина из якобы общеевропейской армии, готов ли он «умереть за Брюссель», и увидев его ошеломлённое лицо, оценить его полнейшее презрение: он готов отдать свою жизнь лишь за свою страну, а не за Европейский союз.

Миф, согласно которому «ЕС – это мир», будет вознаграждён Нобелевской премией мира за 2012 г., однако:
– Гибралтар до сиих пор остаётся британской колонией на территории Испании [2];
– Северная Ирландия – это тоже колония, но на ирландской территории;
– Северный Кипр до сих пор оккупирован турецкими войсками [3].

Франция и Германия ошибочно считали, что британский изоляционизм, обусловленный всей историей страны, разобьётся о наднациональную структуру. Но при этом не принято в расчёт, что Соединённое Королевство не является республикой, в которой все равны, это парламентская монархия с делением общества на классы.

В силу остающихся у него в Западной Европе колониальных владений, Соединённое Королевство никогда не примкнёт к франко-германскому проекту по созданию наднациональной структуры. Оно отклонило целый ряд статей Маастрихтского договора, включая единую валюту – евро. Внутренняя логика толкает Королевство к укреплению альянса с Соединёнными штатами, с которыми у него не только общая культура, но отчасти и общая элита. Для него более приемлемо сохранять своё влияние в мире с опорой на военную силу Вашингтона, чем на экономическую мощь Брюсселя. Вот почему в 2000 г. администрация Буша решила включить Соединённое Королевство в Соглашение о североамериканской зоне свободной торговли и организовать его выход из ЕС [4].

Факт, что британский парламент никогда не делал выбора между двумя берегами Атлантики. Надо было ждать референдума 2016 г., чтобы народ окончательно высказался о Брексите. Однако возможный выход Британии из ЕС вскрывает старую и почти забытую рану. Создание таможенной границы между двумя Ирландиями ставит под сомнение ирландский мирный договор (его называют «Соглашением святой Пятницы») между Республикой Ирландия и Соединённым Королевством. Однако последний был заключён не ради урегулирования проблемы, а для того, чтобы её заморозить (используя принцип объединения на основе общей религии).

Британскя политическая система биполярная. Физически это выражается тем, что члены Палаты Общин располагаются не в полусфере, а обращены лицом друг к другу. При этом Брексит ставит одновременно два существенных вопроса: принадлежность к ЕС и продолжение колонизации Северной Ирландии. Всем известно, что за три последних года Палата не смогла получить большинства голосов ни по одному из этих вопросов. Такая ситуация существенно повлияла на британскую экономику. Согласно секретному отчёту Коалиции, Сити зарабатывает на банковских операциях всё меньше и меньше, тогда как Уолл Стрит всё больше и больше. Британское финансовое превосходство с 2008 г. катится вниз и вот-вот окончательно рухнет.

Британская политическая система прагматична. Она никогда не осмысливалась как таковая и никогда не перестраивалась. Она является плодом тысячелетнего противостояния и войн. Согласно действующей конституции, монарх прибегает к власти лишь в случаях, когда требуется принятие судьбоносных решений [5]. По этой причине королева решила приостановить работу парламента и дать возможность Премьер-министру разблокировать ситуацию. В остальных случаях королева имеет право приостановить работу парламента лишь по техническим причинам (например, при переизбрании), а не для того, чтобы выставить демократию за скобки.

Весьма интересно наблюдать, какие эмоции вызвало в Соединённом Королевстве решение королевы. Все, кто выступают против Брексита, понимают, что они провели три года бесплодных дебатов, и возможности демократии исчерпаны. Другие, включая Европу, обнаруживают с ужасом, что демократия, основанная на равенстве всех, несовместима с остатками монархии и присушим ей делением общества на классы.

Подобное недоразумение даёт повод вспомнить о создании европейских инстанций по плану Уинстона Черчилля. Для него вопрос состоял не в том, чтобы объединить разные демократии или создать демократическую наднациональную структуру, а в том, чтобы не допустить существование гегемона на европейском континенте. То есть, не дать Германии восстановиться и одновременно противостоять Советскому Союзу [6]. В противоположность лозунгам, которыми он великолепно манипулировал, это не было обусловлено его оппозиционностью в отношении коммунистической модели, а являлось продолжением политики, которую он проводил во время Второй мировой войны: ослабить две основные континентальные державы, Германию и Советский Союз, которых он оставил один на один в июне 1941 г. и в сентябре 1943 г. без какого-либо участия британской армии, включая колонии.

Поэтому неудивительно, что Франсуа Миттеран, который участвовал вместе с Уинстоном Черчиллем в Гаагском конгрессе в 1948 г., не был обеспокоен дефицитом демократии в наднациональной структуре, которую он вместе с Гельмутом Колем планировал создать после распада СССР.

Борис Джонсон является чистым продуктом итонского колледжа, хотя какое-то время он прожил в Соединённых Штатах (в 1966 г. он отказался от американского гражданства, чтобы баллотироваться в депутаты в Палату Общин). Он продолжает дела двух знаменитых деятелей Британской империи. Прежде всего, Бенджамина Дизраэли – Премьер-министра королевы Виктории. Он перенял у него концепцию «консерватизма одной нации» (Conservatism One Nation): богатство предполагает социальную ответственность; элита (upper class) должна обеспечивать работой бедные слои населения, чтобы они не могли перемещаться в другие слои. А вторым является Уинстон Черчилль, которому он посвятил целую книгу [7].

Тереза Мэй рассматривала три различных модели компенсации потерь в связи с выходом из ЕС: стать агентом по обмену китайского юаня на Западе, укрепить социальную связь с Вашингтоном [8] и возродить Британское содружество (Global Britain). Что касается Бориса Джонсона, то он придерживается всех трёх моделей, фокусируя свои усилия на «специальных отношениях» с Вашингтоном и бросаясь в объятия президента Трампа на саммите Большой семёрки, хотя и не разделяет его взглядов на экономку и внешнюю политику. Также логично, что он бессовестно лгал на Россию по делу Скрипалей [9] и что он не только желает выхода из ЕС любой ценой, но и саботирует эту надгосударственную структуру.

Если Борис Джонсон остаётся Премьер-министром, внешняя политика «коварного Альбиона» будет заключаться в выработке советов Вашингтону и раздувании конфликтов между Брюсселем и Москвой.